Франсин Риверс - Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind]
— Монету, которую дал я? — нахмурился он.
— Пекулий, мой господин.
Децим заморгал в удивлении. Он каждое утро сидел на своем возвышении в этом помещении и раздавал монеты своим подопечным. Он раздавал также по кодранту каждому из своих рабов, и чуть больше Еноху и повару. И теперь ему не верилось, что рабыня дарит другим людям свой пекулий.
Феба снова наклонилась к Дециму и положила ему руку на плечо.
— Хадасса всегда отчитывалась мне за все деньги, которые я ей давала.
Нахмурившись, Децим стал пристально всматриваться в лицо Хадассы.
— Отдавала ли ты другим людям те деньги, которые тебе доверяла твоя хозяйка?
— Нет, мой господин. Только те монеты, которые ты мне давал как пекулий.
— Но зачем ты отдавала их?
— Я в них не нуждаюсь, мой господин, а та женщина нуждается.
— Что это была за женщина?
— Какая–то женщина на улице.
Марк, пораженный ее словами, подошел ближе.
— Ты рабыня, и у тебя ничего нет. Пекулий — это все деньги, которые у тебя есть. Почему ты не дорожишь ими?
Хадасса продолжала смотреть вниз, перед собой.
— У меня есть пища, мой господин, теплое место, где я могу спать, одежда. У той женщины ничего этого нет. Ее муж умер несколько месяцев назад, а сын служит легионером на германской границе.
Децим уставился на нее.
— И ты, иудейка, даешь деньги римлянке?
Хадасса подняла голову и посмотрела на него, ее глаза были полны слез. Она дрожала перед ним, но ей хотелось, чтобы он понял ее.
— Она была голодна, мой господин. Тех квадрантов, которые ты мне дал, было достаточно для того, чтобы она могла купить хлеба.
Децим откинулся назад, явно удивленный. Тот факт, что рабыня отдает те несколько монет, которые ей принадлежат, врагу своего народа, просто не укладывался у него в голове.
— Можешь идти, Хадасса. Пекулий принадлежит тебе, и ты вправе делать с ним все, что хочешь. Можешь отдавать его, кому хочешь.
— Благодарю тебя, мой господин.
Децим смотрел, как она уходит, потом повернулся к Фебе и увидел, что ее глаза тоже наполнились слезами. Он взял жену за руку. Она посмотрела на него.
— Если Вития снова обвинит ее в чем–то, я бы хотела попросить у тебя разрешения продать Витию.
— Если хочешь, можешь продать ее прямо сейчас, — сказал Децим и взглянул на Марка, — если только ты не захочешь взять ее на свою виллу, чтобы она грела там тебе постель.
Марк не знал, что отец настолько осведомлен о его личной жизни, и не хотел обсуждать с ним эту тему в присутствии матери.
— Спасибо, но я этого не хочу, — сказал он Фебе. Она встала и вышла.
Отец с сыном переглянулись. Марк сжал губы.
— В первый раз Вития сама пришла в мою комнату.
— Охотно верю, только не думаю, что точно так же поступит Хадасса.
Марк посмотрел на отца в упор и прищурил глаза.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, — ответил Децим. Он вздохнул. — Юлия вернула ее нам…
— Потому что Урбан не любит жеманных иудеев, — ироническим тоном перебил его Марк.
Децим блеснул глазами, но ничего не сказал в ответ на это удивительное откровение. Ему давно было интересно, почему Хадассу отослали обратно в его дом.
— Насколько я помню, точно так же высказывался и ты сам, когда твоя мать оставила ее у нас. Ты еще сказал, что она, наверное, ненавидит всех римлян. Еще ты сказал, что она такая страшная. — Децим видел, что Марку очень не хотелось это вспоминать, и слегка улыбнулся. — Но факт есть факт: Юлия вернула ее нам, и Хадасса теперь под моей защитой.
Марк засмеялся, услышав такое неожиданное заявление.
— И ты хочешь, чтобы я не смел прикасаться к ней, — сказал он, пытаясь придать своим словам форму шутки, но дрожь в голосе выдала его неискренность.
Децим помолчал с минуту, внимательно и хладнокровно глядя на Марка оценивающим взглядом.
— Твои эмоции пагубно влияют на нее, — сказал Децим и увидел, что эти тщательно подобранные слова лишь вогнали Марка в еще больший дискомфорт. — Я не верю в то, что у тебя что–то было с Хадассой. — Он поднял брови, дав понять, что эта фраза была в определенной степени вопросом.
— Нет, — твердо сказал Марк. — У меня ничего не было с Хадассой, отец. — Несмотря на всю твердость, беспокойство в голосе выдавало Марка. — Я никогда не заставлял женщин исполнять мою волю.
— Помимо физических, есть и другие средства принуждения, ты–то об этом прекрасно знаешь. Ты хозяин, она рабыня. Твоя мать никогда не одобряла твои связи с Витией или всеми теми, кто у тебя был до нее. Честно говоря, до сегодняшнего дня я никогда не думал об этом всерьез. Ты молод, Марк, полон жизненной энергии. Женщины всегда привлекали тебя. И всегда казалось естественным, чтобы ты искал удовольствий.
Децим встал со своего места и, спустясь по помосту, подошел к сыну.
— Но эта девушка не такая, — он покачал головой, до сих пор пораженный и озадаченный тем, что недавно произошло в этом помещении. — После всего того, что ей пришлось пережить, она отдает все свои деньги римлянке, матери легионера. — Он снова покачал головой и глубоко вздохнул.
Он посмотрел на Марка.
— Хадасса не похожа ни на кого другого. Она не похожа на всех тех, кто у нас служил или служит. — Она была не похожа ни на кого из тех, кого он вообще знал в своей жизни.
Протянув руку и пожав руку Марку, Децим сказал ему, одновременно и прося, и приказывая:
— Наслаждайся с кем хочешь… но только оставь эту девушку в покое.
После того как отец ушел, Марк сел на край помоста и обхватил голову руками. Он не дал отцу никакого обещания.
Да и как он мог это сделать, если все его мысли были только о Хадассе?
19
Разговаривая с Калабой, Юлия дрожала. Калаба всегда ее понимала. Она всегда была готова выслушать и дать практический совет. Она соглашалась с Юлией и выражала ей свое сострадание. Юлия доверяла ей во всем и рассказывала ей все, что происходит у нее в семейной жизни. Никому другому она не могла рассказать о Кае и о его постоянно нарастающей жестокости и чудовищных требованиях.
— Вчера вечером он снова меня ударил, — с этими словами Юлия осторожно прикоснулась к скуле. Повернувшись этой стороной к Калабе, она показала ей место удара. — Видишь? Вот здесь. За последние несколько месяцев я уже научилась наводить макияж. — Ее губы задрожали. — Калаба, я только спросила его: «Ну как, удачно прошли гонки?» — а он на меня как заорет, как начнет кричать, что это я виновата в том, что он проиграл там все деньги. Он говорит, что я приношу ему удачу, когда хожу с ним туда, и вот теперь он проиграл именно потому, что я осталась дома. Но я просто плохо себя чувствовала. Разве я виновата в этом? Он стал пугать меня, и я попыталась выйти из комнаты, но он схватил меня и ударил. Потом сказал, что никто и никогда еще не поворачивался спиной к Каю Полонию Урбану.
Калаба взяла ее руку в свою и погладила ее.
— Ты, Юлия, вправе знать все, что он делает с деньгами из твоего приданого.
— Только он так не считает. И мой отец полностью с ним согласен. — Глаза Юлии снова наполнились слезами. — В конце концов, я всего лишь женщина, — с горечью в голосе сказала она, — вещь, которой кто–то может пользоваться. — Закусив губу, она повернула голову в сторону и усилием воли постаралась взять себя в руки. — Иногда я трепещу, когда он смотрит на меня, потому что я до сих пор очень его люблю. Когда он прикасается ко мне и целует меня, мне начинает казаться, что я на небесах, Калаба. А в другие минуты я боюсь его, боюсь настолько, что мне хочется бежать от него хоть на край света. — Повернувшись к Калабе, Юлия заговорила дальше, и глаза ее были округленными и напуганными. — После зрелищ он становится просто диким. Он издевается надо мной, но самое страшное в том, что ему, кажется, это доставляет удовольствие. Он заставляет меня делать то, что я не хочу делать. — Она снова опустила голову, не в силах сдерживать рыдания.
Калаба приподняла ее за подбородок.
— Можешь рассказать мне все, — сказала она с улыбкой и как можно участливее. — Меня не так–то просто чем–то поразить, Юлия. В своей жизни я видела и делала столько, что ты вряд ли чем–то меня удивишь. — Оглядев синяк на скуле Юлии, она нахмурилась. — Если он просто кричит на тебя — это одно, но если он так бьет тебя, то он просто мерзавец. — Она встала со своего места. — Налью тебе немного вина.
Юлия слегка расслабилась. Калаба всегда относилась к ней с пониманием. Юлии просто не к кому было больше пойти. Она не могла ничего рассказать Марку, потому что эти два человека не любили друг друга. Марк просто придет в неистовство, если узнает, что Кай бьет ее. А такая конфронтация только усугубит ситуацию. Со своей матерью Юлия также не могла говорить об этом. Она не хотела говорить с матерью. Феба просто в ужас придет, если узнает, в каком направлении движутся аппетиты Кая, если вообще поверит в это. Слишком уж невинной выходила Юлия в этой истории. На помощь отца Юлия тоже не рассчитывала. Что бы ни делал Кай, отец во всем считал виноватой ее. У него всегда была наготове фраза типа: «А что ты сама сделала, чтобы все уладить?».
![Франсин Риверс - Царевич[The Prince]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
![Франсин Риверс - Царевич[The Prince]](/uploads/posts/books/270221/270221.jpg)